Но Митька вдруг застеснялся.
— Ладно, нечего мне тут с вами, — забормотал он, — смена начинается.
И полез из машины.
— Погоди, — сказал Вазген, и голос его неприятно попрохладнел.
— Ты чего, мужик? — изумился Митька.
— Я тебе не мужик. Я тебе старший следователь московской прокуратуры Вазген Аршаков. Кто такой Волк и что он не поделил с Валерием Нестеренко?
— Ой, — страдальчески произнес Митька. В глазах у него как-то поплохело, мир почернел, и на этом черном фоне вспыхнул ослепительно багровым светом краденый мешок орехов, и визгливый голос женщины-судьи произнес: «Слушается дело о хищениях на московском кондитерском комбинате им. Бабаева».
— Ничего я не знаю! — взвизгнул Митька, пытаясь выбраться из машины.
— Сядь, тебе говорят! У Нестеренко вчера бухгалтера убили: кто это мог сделать?
Теперь Митька был в полной панике.
— Да откуда мне знать? — кричал он.
— Кто такой Волк? — Да почему Волк? Сазан со всеми перецапался! Полную фирму недомерков набрал! Как на кого-то наедут, так Сазан тут как тут! Пол-Москвы на него зуб имеет!
— А Волк?
— Ничего я не знаю! — верещал Митька.
— Ты, придурок, — зашипел Вазген, — у меня в багажнике твои орехи лежат, ясно? Либо мы сейчас едем в прокуратуру, и я завожу по твоим орехам дело, либо ты мне сейчас говоришь, кто имел на Сазана зуб, и я тебя тихо-мирно отпускаю с твоими орехами на все четыре стороны. Понял?
Митька моргнул. Будучи несуном молодым, мелким и неопытным, он имел довольно смутное понятие об Уголовном кодексе и не знал, что любой мало-мальски компетентный адвокат развалит в суде дело о краденом мешке: Аршаков не протоколировал момент передачи, пойди докажи, откуда у следователя взялись эти орехи! Ах, в такой же упаковке, как и в той, что пришла на Бабаева? Так этих мешков в Россию пришло полмиллиона, «МиГи» — они дорого стоят, даже в ореховой валюте, — пойди докажи, откуда и кто унес…
Через пятнадцать минут Митька вылез из следовательских «Жигулей». Аршаков, развернув к себе зеркальце заднего вида, наблюдал, как Митька открывает багажник и выволакивает оттуда злополучный мешок. В руке Аршакова белел блокнот, в котором был записан десяток кличек, в основном руководителей бригад, промышлявших мелким рэкетом на московских рынках и при вокзалах.
Собственная изобретательность подвела Аршакова. В списке, выжатом из Митьки, не было кличек Шерхан и Рыжий, и теперь следователю предстояло проверять мелкую, зловредную и вечно пьяную шушеру, не имевшую ни малейшего отношения к случившемуся ночью.
Валерий явился в магазин около четырех. Ментов уже не было. Следы недавнего разгрома были кое-как затерты — только на грязном полу виднелся меловой контур тела.
— Не смывай, — бросил Валерий Любке-уборщице, которая уже подбиралась к меловому контуру с тряпкой. Да. Был человек, а осталась меловая линия…
Из магазина Валерий взял только одно: удобную капроновую леску с двумя деревянными ручками на концах, которой Ангелина и Маша обыкновенно резали масло.
Сел на троллейбус и проехал в магазин «Электротехника», где купил все, что ему было необходимо, с прилавка или с рук.
По пути домой Валерий приобрел у метро красивую банку английского чая, с золотыми буквами на синем фоне и портретом благообразного лорда.
Через два часа Валерий сидел в своей комнате, один. Он тщательно запер дверь комнаты, смахнул со стола остатки еды, расстелил поверх скатерти чистую газету и, сорвав упаковку с английской жестянки, высыпал чай в литровую стеклянную банку.
Через минуту на газете лежали две батарейки «Крона», моток двужильного провода, пустая пачка из-под сигарет «Кэмел», коробка с детским электротехническим конструктором, привлекшим Валерия количеством коротких, а главное, разноцветных проводков, и то, что он получил от Шутника помимо волыны, — солидный брусок тротила, изготовленного промышленным способом и потому практически безопасного в быту. Можно было гарантировать, что взрывчатка не взорвется от удара, огня или падения.
Валерий Нестеренко занимался тем, чему его научили в Афганистане. Он собирал радиоуправляемую мину.
Едва «Фольксваген» Рыжего, взревев, покинул дачу, Шерхан придвинул к себе телефон и, набрав номер, осведомился:
— Мне, пожалуйста, Анну Михайловну.
Собеседник Шерхана на том конце провода прислушался к голосу.
— По какому телефону вы звоните?
— Да в РЭУ я звоню, в РЭУ!
— Внимательнее набирайте номер, товарищ. Это городская прокуратура.
И в трубке раздались частые короткие гудки.
Странное дело, но Шерхан не стал перезванивать в РЭУ, ни в свое, ни в чужое. Он потянулся, взглянул на часы и, набросив пиджак, сошел с веранды.
Через час Шерхан вошел в маленький кооперативный магазин и, не задерживаясь в торговом зале, прошел внутрь. Как всегда, он с удовольствием отметил, что его уже ждали. В крошечной, пять на пять, подсобке сидел похожий на черную мышь человек — старший следователь московской прокуратуры Александр Миклошин. Миклошин пил чай, не без удовольствия заглатывая уставившие маленький стол заморские печенья и кексы. Несмотря на свои пятьдесят лет и худое, даже тощее тело, следователь был сладкоежкой.
Глаза Миклошина, веселые и живые, шныряли по сторонам, как пара весенних грачей. Впрочем, выражение их немного портила привычка Миклошина постоянно помаргивать и во время разговора прикрывать рот рукой, как бы желая ухватить себя за язык.
При виде Шерхана Миклошин хотел было вскочить, но потом передумал и ограничился веселой улыбкой, сопровождавшейся взмахом руки, сжимавшей кусочек кекса.